Одной из особенностей привлечения несовершеннолетнего к уголовной ответственности является дифференциация преступлений относительно возраста, с которого она наступает. За отдельные преступления уголовная ответственность наступает с 14-летнего возраста, по общим же правилам — по достижении 16-летнего возраста.
Несовершеннолетний, совершивший преступление, может быть признан виновным и ему может быть назначено наказание. В то же время он может быть и освобожден от уголовной ответственности с применением к нему принудительных мер воспитательного воздействия.
В отношении несовершеннолетних предусмотрены шесть видов из общего числа наказаний. Каждый из видов наказаний имеет свои особенности, общая и основная из которых — ограниченный размер назначаемого наказания.
К несовершеннолетнему может быть применено наказание в виде штрафа независимо от того, имеет ли он заработок или имущество, на которое может быть обращено взыскание. Сам штраф, назначенный несовершеннолетнему, может быть взыскан по решению суда с родителей или иных законных представителей несовершеннолетнего с их согласия.
К несовершеннолетним осужденным, совершившим впервые преступления небольшой или средней тяжести в возрасте до 16 лет, не может применяться наказание в виде лишения свободы. Также при назначении наказания в виде лишения свободы следует отметить, что несовершеннолетним осужденным, совершившим преступления небольшой, средней тяжести, а также тяжкие преступления в возрасте до 16 лет, наказание назначается на срок не более шести лет. Этой же категории осужденных, совершивших особо тяжкие преступления, может быть назначено наказание в виде лишения свободы на срок до десяти лет. Такое наказание может быть назначено и остальным несовершеннолетним осужденным, то есть старше 16 лет, совершившим преступления любой категории. При совершении несовершеннолетним осужденным тяжкого либо особо тяжкого преступления низший предел наказания за совершение конкретного преступления сокращается наполовину.
Несовершеннолетнему в случае злостного уклонения от отбывания наказания в виде штрафа, обязательных работ, исправительных работ они могут быть заменены такими видами наказания, как арест или лишение свободы на определенный срок.
За истекший год в суд поступило пять уголовных дел в отношении семи несовершеннолетних, совершивших преступления различной степени тяжести.
Так, трое подростков по приговору суда отбывают наказание в виде лишения свободы за совершение особо тяжкого преступления — умышленное причинение тяжкого вреда здоровью, опасного для жизни человека, в отношении двух лиц группой лиц по предварительному сговору, повлекшего по неосторожности смерть потерпевшего (ч. 4 ст. 111 УК РФ).
Двоим подросткам за совершение тяжких преступлений, предусмотренных п. «а» ч.3 ст. 158 УК РФ (кража, то есть тайное хищение чужого имущества, совершенная с незаконным проникновением в жилище), суд назначил условное наказание в виде лишения свободы.
Несовершеннолетний, совершивший неправомерное завладение автомобилем без цели хищения, угон (ч.1 ст. 166 УК РФ), приговорен к наказанию в виде штрафа в размере десяти тысяч рублей.
И лишь одно лицо было освобождено от уголовной ответственности за преступление, в соответствии со ст. 76 УК РФ в связи с примирением с потерпевшим. При этом суд принял во внимание, что подсудимый впервые совершил преступление средней тяжести, в содеянном раскаялся, написал явку с повинной до изобличения его в преступлении, тяжких последствий от его действий не наступило, материальный ущерб возместил в полном объеме, принес извинения потерпевшему, который претензий не имел, стороны достигли соглашения о примирении.
А. Большаков, судья Комсомольского районного суда
Суды общей юрисдикции не должны выносить обвинительные приговоры только на основании признания вины фигурантом дела, говорится в проекте пленума Верховного суда (ВС) России «О приговоре». «Признание подсудимым своей вины, если оно не подтверждено совокупностью других собранных по делу доказательств, не может служить основанием для постановления обвинительного приговора. В силу принципа презумпции невиновности обвинительный приговор не может быть основан на предположениях, а все неустранимые сомнения в доказанности обвинения, в том числе отдельных его составляющих (формы вины, степени и характера участия в совершении преступления, смягчающих и отягчающих наказание обстоятельств), толкуются в пользу подсудимого»,— приводит «РИА Новости» текст проекта.
Суд также пояснил, что при вынесении приговора после рассмотрения дела в особом порядке — когда подсудимый признает вину и процесс проходит в укороченном виде — судьи должны убеждаться, что предъявленное фигуранту обвинение является обоснованным. «В тех случаях, когда с учетом особенностей судебного разбирательства не проводится непосредственное исследование доказательств, относящихся к обвинению, судья постановляет обвинительный приговор только при условии, если придет к выводу, что обвинение, с которым согласился подсудимый, обоснованно, подтверждается доказательствами, собранными по делу»,— указал ВС.
Верховный суд также указал судам общей юрисдикции, что они не должны выносить оправдательный приговор в случаях, когда гособвинитель полностью или частично отказывается от обвинения подсудимого. «Обратить внимание судов на то, что в силу ч. 7 ст. 246 УПК РФ полный или частичный отказ государственного обвинителя от обвинения влечет за собой вынесение постановления (определения) о прекращении уголовного дела либо уголовного преследования полностью или в соответствующей его части, а не оправдательного приговора»,— говорится в проекте пленума о судебном приговоре. ВС также разъясняет, что суды не могут при вынесении приговора менять обвинение на более тяжкое.
Самое важное в канале Коммерсантъ в Telegram
О самооговоре подсудимого защита заявила суду в прениях, не провоцируя в процессе государственного обвинителя на усиление своей позиции дополнительными доказательствами – такая тактика адвоката АП Санкт-Петербурга Марии Шкуратенко привела к оправданию ее доверителя.
Иванов* обвинялся в совершении нескольких преступлений, в числе которых была организация и содержание притона для употребления наркотических средств в съемной квартире. Как рассказывает Мария Шкуратенко, доверитель обратился к ней за юридической помощью после окончания следствия, уже имея на руках обвинительное заключение. Побеседовав с доверителем и ознакомившись с делом, адвокат пришла к выводу, что доказательства следствия подтверждают только вину в сбыте наркотических средств, а вот квалификация ряда действий по ч. 1 ст. 232 УК РФ показалась Марии Владимировне ошибочной: в описании преступления она не обнаружила указания на его конкретные юридические признаки.
Однако Иванов в ходе следствия полностью признавал свою вину в организации притона, «очевидно, даже не понимая сути и смысла предъявленного ему обвинения», уверена защитник. Со слов доверителя адвокату стало известно, что в ходе проведения следственных действий сотрудники районного отдела полиции убедили его в необходимости полного признания своей вины по всем составам инкриминируемых ему деяний, в противном случае, утверждали они, ему придется провести в колонии не менее 15 лет.
«В ходе работы я далеко не в первый раз сталкиваюсь с подобной ситуацией, когда оперуполномоченные сотрудники полиции и следователь, а нередко и работающий с ним в связке защитник, могут убедить клиента не только в необходимости признать свою вину в совершении преступления, но и в неотвратимости сурового наказания за изменение своих показаний впоследствии», – замечает Мария Владимировна. – «Вот и в данной ситуации мой доверитель был уверен, что в случае изменения им своей позиции даже по одному эпизоду с небольшой тяжестью он «разгневает” сотрудников полиции, которые «скажут судье, чтобы назначила срок побольше”. Единственной его целью было получение максимально мягкого наказания по совокупности своих деяний. Он не верил в справедливость нашей судебной системы и объективность судьи при рассмотрении дела.
Для меня, как для адвоката подсудимого, не последнюю роль играет спокойствие и психологический комфорт подзащитного в процессе, поэтому я предложила доверителю следующую тактику защиты: он остается на своих показаниях, а я, в свою очередь, выскажу суду мнение о его невиновности в совершении данного деликта, воспользовавшись правом, предоставленным мне пп.3 п. 4 ст. 6 ФЗ «Об адвокатской деятельности и адвокатуре в РФ». Клиент с предложенной тактикой согласился, и мы успешно ее применили в ходе рассмотрения уголовного дела судом.
Анализируя обстоятельства данного дела, можно утверждать, что в показаниях моего подзащитного, данных им на предварительном следствии и в суде, действительно имел место самооговор, вызванный давлением сотрудников правоохранительных органов и желанием облегчить свое положение. Не последнюю роль в таком поведении обвиняемого, а в последствии подсудимого, сыграло чувство безысходности на почве подавленного морального состояния и отсутствия реальных перспектив иного выхода из сложившейся ситуации», – продолжила Мария Шкуратенко.
О самооговоре защита заявила суду только в прениях сторон. Самым сложным, по словам адвоката, было расставить определенные акценты в ходе допроса подсудимого и свидетелей по делу, не провоцируя государственного обвинителя на попытки усилить свою позицию представлением дополнительных доказательств.
В результате суд пришел к выводу, что съемная квартира использовалась Ивановым по прямому назначению – для проживания, и не приспосабливалась для изготовления и потребления наркотических средств. Ничто не свидетельствовало о ее перепланировке, ремонте или наличии в ней специальных стационарных устройств для приготовления наркотических средств, а также охраны, пропускного режима, приспособленных под оказание криминальной услуги – притона.
Количество эпизодов совместного употребления наркотиков – а их было установлено только два – тоже не давало возможности квалифицировать действия Иванова как систематическое предоставление помещений для потребления наркотических средств.
В результате доверитель Марии Шкуратенко был оправдан по ч. 1 ст. 232 УК РФ за отсутствием в его действиях состава преступления. За совершение остальных преступлений ему было назначено наказание с применением положений статьи 64 УК РФ, т.е. ниже низшего предела, а также без дополнительных наказаний.
*фамилия доверителя изменена
Ольга Шушминцева
Один из принципов – принцип вины – закреплен в статье 5 Уголовного кодекса Российской Федерации. Он определяет, что лицо подлежит уголовной ответственности только за те общественно опасные действия (бездействие) и наступившие общественно опасные последствия, в отношении которых установлена его вина. Объективное вменение, то есть уголовная ответственность за невиновное причинение вреда, не допускается.
Вина в теории уголовного права определяется как психическое отношение лица к совершенному им общественно опасному деянию и его последствиям, выраженное в форме умысла или неосторожности. В соответствии со ст. 73 УК РФ виновность лица в совершении преступления, форма его вины и мотивы являются обстоятельствами, подлежащими доказыванию. Отсутствие вины исключает уголовную ответственность.
Большинство составов преступления сконструированы таким образом, что совершение их как умышленно, так и по неосторожности повлечет за собой уголовную ответственность. Некоторые статьи УК РФ содержат прямое указание на форму вины, как на условие привлечения лица к наказанию, например: умышленное причинение легкого вреда здоровью (ст. 115 УК РФ), причинение смерти по неосторожности (ст. 109 УК РФ).
Поскольку вина определяется как психическое отношение лица к совершенному поступку, уголовной ответственности не подлежат лица, признанные невменяемыми, а также не достигшие такого уровня психического развития, когда лицо может в полной мере осознавать фактический характер и общественную опасность своих действий (бездействия) либо руководить ими. Однако состояние невменяемости не означает полного отсутствия мер уголовно-правового характера. Лицу, находившемуся в момент совершения им преступления в состоянии невменяемости, судом могут быть назначены принудительные меры медицинского характера (ст. 21 УК РФ).
Согласно ст. 28 УК РФ деяние признается совершенным невиновно, если лицо, его совершившее, 1) не осознавало и по обстоятельствам дела не могло осознавать общественной опасности своих действий (бездействия) либо не предвидело возможности наступления общественно опасных последствий и по обстоятельствам дела не должно было или не могло их предвидеть, 2) хотя и предвидело возможность наступления общественно опасных последствий своих действий (бездействия), но не могло предотвратить эти последствия в силу несоответствия своих психофизиологических качеств требованиям экстремальных условий или нервно-психическим перегрузкам.
Принцип вины в уголовном законодательстве проявляется также в презумпции невиновности – одном из основополагающих принципов уголовного судопроизводства, который закреплен в статье 49 Конституции Российской Федерации. Он гласит, что каждый обвиняемый в совершении преступления считается невиновным, пока его виновность не будет доказана в предусмотренном федеральным законом в порядке и установлена вступившим в законную силу приговором суда. Обвиняемый не обязан доказывать свою невиновность. Неустранимые сомнения в виновности лица толкуются в пользу обвиняемого.
Указанные принципы содержатся в международных документах: Международный Пакт от 16.12.1966 «О гражданских и политических правах», ратифицированный Указом Президиума ВС СССР от 18.09.1973, «Конвенция о защите прав человека и основных свобод», заключенная в Риме 04.11.1950.
Принципы уголовного права Российской Федерации отражают демократический характер норм ее законодательства и правосудия.
На процессе по делу «Сети»* разобрали, как сочинялись признательные показания
В Пензе сторона обвинения завершила представление своих доказательств по делу о террористическом сообществе «Сеть» (рассматривается Приволжским окружным военным судом). Финал добавил новую порцию абсурда. Протоколы первых показаний одного из фигурантов — Ильи Шакурского, которые собиралась предъявить защита, прокурор использовал для доказательства вины подсудимого.
Гособвинитель Сергей Семеренко огласил протоколы двух допросов Шакурского 19 октября 2017 года, где тот рассказывает об игре в страйкбол в составе команды «Восход» и заявляет: «Целью группы не было совершение террористических актов или свержение государственного строя». Первый допрос проводился ночью. В протоколе зафиксировано, что подозреваемый из-за плохого самочувствия дальнейшие показания давать отказался.
Как расскажет Илья, днем ранее на него напали несколько мужчин — повалили на асфальт, стали избивать, потом закинули в машину, где побои сопровождались игрой в угадайку:
— Они все время повторяли вопрос: «За что задержали?» Я не понимал, за что меня могли задержать, и не знал, что на это ответить. Мне наносили удары по почкам, по затылку, требуя сообщить пароль от моего телефона. Вырвали у меня клок волос. Пароль я дал.
Шакурского привезли в здание УФСБ, где сначала им занялись опера.
«Они сказали, что я обвиняюсь в организации террористического сообщества и что лучше признаться, — сообщит Шакурский в адвокатском опросе. — Я сильно удивился и не поверил. Потом они стали говорить о тренировках в лесу и о том, что мы готовились к терактам и нападениям на сотрудников полиции. Я категорически отрицал это, старался объяснить, что мы всего лишь занимались страйкболом.
«Оперативники не хотели слышать такой ответ, поэтому я начал получать удары по затылку и спине, а также многочисленные угрозы — от изнасилования до пожизненного срока».
(продолжает) Потом зашел человек в маске, у него в руке был платок весь в крови, именно тогда я услышал фамилию Куксов . Именно тогда я понял, чьи стоны доносились из соседнего кабинета… Именно тогда я осознал, что они смогут сделать с нами, что захотят. Один из оперативников, улыбаясь, сказал мне: «Не рассчитывай, что мы будем играть с вами по-честному».
Тем не менее под протоколом задержания Илья написал — «не согласен». И продолжал настаивать на своей невиновности как при первом ночном допросе (проводил руководитель следственной группы Токарев), так и при втором, вечером 19 октября (его вел следователь Бобылев). В протоколе допроса 22 октября Шакурский заявляет: «Показания давать отказываюсь, желаю воспользоваться 51-й статьей Конституции РФ».
Но уже 25 октября подает заявление с просьбой допросить его.
— Это заявление было написано непосредственно в здании УФСБ, хотя такие заявления пишутся арестованными в СИЗО, заранее, — обращает внимание суда Шакурский. — Сотрудники ФСБ вывозили меня к себе, хотя никаких следственных действий в те дни официально не проводилось. Есть свидетельские показания Фархата Абдрахманова, где он говорит, что видел меня в здании УФСБ 20 октября.
Абдрахманов, друживший с некоторыми из фигурантов, тоже иногда игравший в страйкбол, сейчас служит в армии. Свидетельские показания дал 2 июля, по видеоконференцсвязи. Фархат рассказал, что 19 октября 2017-го к нему тоже пришли с обыском, пока он сам был на работе. Родителям было сказано, чтобы сын явился в управление ФСБ. На другой день он добровольно пришел туда дать показания.
Во время допроса привели на опознание Шакурского — с синяком под глазом.
С Абдрахмановым, как он заявил, тоже сначала имели дело оперативники — никак процессуально не оформленное «общение» с ними длилось четыре-пять часов.
— Они записывали показания с моих слов, а потом следователь просто переписал их, вопросов он мне не задавал, — пояснял в суде Фархат.
Переписал Токарев так, что, когда результат огласили в заседании, Абдрахманов заявил, что таких показаний он не давал.
По словам Шакурского, в те два дня, между 22 и 25 октября, к нему в СИЗО приходил оперативный сотрудник Шепелев, угрозами вынудивший Илью пойти на признание вины.
Показания, отраженные в протоколе допроса 25 октября, не только кардинально расходятся с прежними показаниями Шакурского, но вообще как будто даны совершенно другим человеком.
В протоколе от 19 октября: «мы с друзьями», «мои товарищи», «идеи взаимопомощи, солидарности и братства»; «прозвища использовали, как обычная молодежь», «выезжали в лес, в понравившемся месте проводили тренировку», «использовали для имитации оружия просто палки или страйкбольные приводы», «обсуждали политику и философию».
В показаниях 25 октября: «члены сообщества», куда один вовлекает другого, «разъяснив ему террористические цели и задачи нашей группы» и «заявляет о необходимости конспиративного прибытия для встречи с другими лидерами». Не лесные походы, а «мероприятия по подготовке смены власти», проводимые в местах, «скрытых от общего обозрения», «целью которых является подготовка группы к проведению активных мероприятий по свержению действующего государственного строя». Не беготня с палками, а «отработка тактики ведения боя с использованием огнестрельного оружия». Не прозвища, а «клички, присвоенные в конспиративных целях». И разговоры уже не философские, а «о необходимости насильственного захвата власти в России путем совершения взрывов <…>».
— Уважаемый суд, все эти формулировки — не мои, а следователя Токарева. Я вообще не мог таким языком говорить, — призывает Илья увидеть очевидное.
— Вот 19 октября следователь Бобылев отразил все правильно, дословно, как я объяснял. А в дальнейшем мои показания уже писались Токаревым и находились в голове только у Токарева.
— Я не знаю, что в голове у Токарева, — недовольно бурчит гособвинитель. — Вот подписи ваши здесь, вот это ваши слова — «данные показания даны мной добровольно, без оказания психического и физического давления»?
— А не кажется странным, что в первых показаниях нет такой приписки, а дальше зачем-то понадобилось каждый раз это заявлять? — спрашивает Шакурский. — Мне постоянно угрожали насилием, которое будет применяться ко мне в СИЗО, если я не буду давать признательные показания, если не буду давать показания на Дмитрия Пчелинцева, которого было необходимо задержать.
Илья Шакурский. Фото: Мемориал
Угрозы как будто не сильно впечатляют судью, он интересуется: а насилие-то применялось? Илья рассказывает, что перед каждым допросом его сначала отводили в кабинет к операм, которые его били, втолковывая, что именно нужно будет говорить.
— Допросы проводились в присутствии вашего адвоката? — спрашивает прокурор.
— Да, — подтверждает Илья. — Тогда моим защитником был адвокат Григорян, который больше со мной не работает. Я отказался от всех показаний, данных с его участием в период с 25 октября 2017 года до 16 февраля 2018-го.
Как поясняет Шакурский, он рассказывал Михаилу Григоряну об оказываемом давлении и применении насилия, просил привлечь внимание правозащитников и СМИ. Но тот ничего не сделал и, несмотря на то, что Илья настаивал на своей невиновности, склонял к признаниям, сформулированным сотрудниками ФСБ, — убеждая, что в противном случае ему будет вменена более тяжелая, первая часть статьи 205.4 (организация террористического сообщества, а не только участие, предусмотренное частью 2).
На пару со следователем Токаревым адвокату Григоряну удалось тогда уговорить маму Шакурского, Елену Богатову, «повлиять на сына».
Голос Ильи дрожит, когда он вспоминает о том, как мама, бросившись на колени, плакала и молила его: «Сыночек, подпиши, подпиши все, что они скажут!»
Договор с Григоряном расторгнут после того, как тот дал несколько интервью — в том числе НТВ, где заявлял о доказанности вины своего подзащитного и говорил, что Шакурский стал участником террористического сообщества, действовавшего по инструкциям, поступившим «из недр спецслужб, естественно, не наших». Мама Ильи, Елена Богатова, пожаловалась на Григоряна в областную адвокатскую палату, которая вынесла ему замечание, признав, что он нарушил 18 положений закона «Об адвокатской деятельности и адвокатуре», Кодекса адвокатской этики, рекомендаций совета ФПА по взаимодействию со СМИ и Правил поведения адвокатов в интернете.
С февраля прошлого года в защиту Шакурского вступил адвокат Анатолий Вахтеров, а затем и адвокат Сергей Моргунов. 12 февраля в адвокатском опросе Илья рассказал о пытках.
из рассказа ильи шакурского о применении к нему пыток
«Меня закрыли в помещении, где было много коек, сказали сесть и не двигаться. Через некоторое время зашли три человека в масках, сказали повернуться к стене и снять верхнюю одежду. В этот момент мелькнула мысль: «Меня убьют». Мне сказали, не поднимая голову, сесть на лавку. Завязали глаза, руки и заткнули рот носком. Потом я подумал, что они хотят оставить мои отпечатки пальцев на чем-либо. Но потом на большие пальцы на ногах мне прицепили какие-то проводки. Я почувствовал первый заряд тока, от которого я не мог сдержать стона и дрожи. Они повторяли эту процедуру, пока я не пообещал говорить то, что они мне скажут. С тех пор я забыл слово «нет» и говорил все, что мне говорили оперативники».
Прокурор Сергей Семеренко оглашает материалы выборочно. В его топ-листе нет документов, где говорится об истязаниях, неправомерных действиях следователя, возражениях адвокатов Вахтерова и Моргунова. Тихим мягким голосом прокурор Семеренко продолжает оглашать выпытанные признательные показания — октябрь, ноябрь 2017-го, январь и февраль 2018-го… Выслушав каждое из них, Шакурский заявляет, что они не достоверны, даны под давлением, он их не подтверждает.
— Вас на протяжении всего этого времени, так сказать, пытали? — то ли любопытствует, то ли пытается иронизировать прокурор.
— Нет. Мне хватило одного раза, — отвечает Шакурский.
Прокурор как будто не понимает, снова цитирует:
— Протокол от 16 февраля 2018 года… «Я подтверждаю ранее данные мною в процессе допросов в качестве подозреваемого и обвиняемого показания, заявляю, что они являются правдивыми и достоверными». Ваши слова?
— Перед этим допросом ко мне сначала приходили оперативники и рассказали, что Дмитрий Пчелинцев, ранее заявивший о пытках и отказавшийся от показаний, снова дает признательные показания. Я понял, что его снова пытали.
«И ко мне приходил следователь Токарев, который говорил, что мной не довольны оперативники. Я ему задавал вопрос — меня снова будут пытать? Он кивнул в ответ».
Прокурор читает дальше. И, кажется, испытывает некоторую неловкость от того, что приходится по кругу воспроизводить одно и то же — пробегает в ускоренном темпе повторяющиеся из раза в раз куски одних и тех же текстов. Обвиняемые по делу — и Пчелинцев, и Сагынбаев, и Шакурский — уже заявляли в заседаниях, что показания попросту копировались следователем с допросов той поры, когда они, после пыток, признавали вину.
После оглашения протокола допроса 3 ноября 2017 года Шакурский, отвечая на дежурный вопрос, подтверждает ли свои показания, замечает:
— Этот допрос в точности повторяет предыдущий, который вы до того прочитали, — от 25 октября, просто слово в слово. Следователь Токарев этот текст скопировал полностью. Именно так он и проводит допросы.
Но сказка про белого бычка продолжается. Кажется, участники заседания могли бы уже, не сверяясь с бумажками, воспроизвести тексты допросов, успев выучить наизусть. Но повторяемые фразы не заставляют уверовать в их достоверность.
К тому же — полно нестыковок. Раз за разом, например, описываются тренировки 2015 года с участием «Рыжего» (фигурант Максим Иванкин) — притом что весь этот год он служил в армии.
В одних показаниях руководящая роль приписывается «Рыжему», в других — Пчелинцеву. Тут говорится, что Пчелинцев «неоднократно высказывался о необходимости вооруженного захвата власти в стране путем проведения террористических актов в отношении сотрудников правоохранительных органов», и Шакурский признает, что «я разделял его взгляды». А там — что то же самое говорили уже Пчелинцев и некий «Тимофей», на пару. Вот только окончания забыли поменять — в скопированном куске сохраняется глагол в единственном числе (вышло «Тимофей» и Пчелинцев неоднократно высказывался»), а Шакурский по-прежнему разделяет «его» взгляды, а не «их».
— Оглашенные в заседании показания моего подзащитного, данные с 25 октября 2017 года по 16 февраля 2018-го, крайне противоречивы, — подвел черту адвокат Сергей Моргунов. — И в корне противоречат тем, что он дал в качестве подозреваемого 19 октября 2017 года, где не признает вины. Собственно, сторона защиты собиралась огласить эти показания, представив суду как свое доказательство. Но это сделал гособвинитель, не знаю уж для чего. Как дальше быть, ваша честь? И каким показаниям верить?
— Суд решит, — ответил за вашу честь прокурор.
Продолжение рассмотрения дела отложено — пока до 5 августа, в связи с болезнью Шакурского.
* Организация признана террористической и запрещена на территории РФ.