27 января 2016 в 11:16
Дарья Царик, Фото: Александр Васюкович / TUT.BY
Разговор с детским психологом Еленой Клочко о том, как издевательство над мамой меняет жизнь ребенка и как ему можно помочь.
Контактный номер телефона для пострадавших от домашнего насилия — общенациональная горячая линия — 8 801 100-88-01
Контактный номер телефона для размещения в Убежище для женщин, пострадавших от домашнего насилия, — 8 029 610-83-55
Общенациональная детская линия — 8 801 100-16-11
TUT.BY продолжает публиковать материалы, раскрывающие суть, причины и следствия насилия в семье в рамках проекта «Дом и насилие». Насилие в семье — это не только про партнерское насилие. Это в такой же мере про насилие в отношении ребенка, который в такой ситуации всегда жертва. Видеть, как твою маму бьют, — это всегда травма с долгоиграющими последствиями. Стать объектом переключения агрессии с матери на тебя — это всегда травма с долгоиграющими последствиями. Женщина без детей, ищущая укрытия и помощи в ситуации домашнего насилия, исключение из практики, так как в большинстве случаев это мать нескольких несовершеннолетних детей. Два года работы Убежища для женщин, пострадавших от домашнего насилия, подтверждают такой опыт — почти все клиентки заселялись с детьми. Психологически травмированными детьми — в результате действий их отцов или сожителей их матерей.
***
Кухня Убежища для женщин, пострадавших от домашнего насилия. Тамара П. жарит оладьи. К ней подбегает длинноногая, худенькая, смуглая девочка в изумрудных сережках видом не старше тринадцати лет, шепчет что-то на ухо и убегает.
— Какая красивая у вас внучка.
— Какая?
— Та, что только что здесь была.
— Саша, да. Старшая, от первого Карининого мужа. Так, а гены какие! Конечно, не матери о дочери говорить, но Карина красавица же.
— Верно.
— А сколько эта девочка вытерпела. Я поседела (показывает на седые пряди на голове), пока Саша три месяца у нас жила и рассказывала, что он (второй муж Карины Л. — Прим. автора) с ней делал. Ей двенадцать сейчас, посмотрите, какая худая. Не ест ничего, проблемы с питанием. Каждый раз вспоминает, как он над ней стоял. Откуда такое у него к ней? Просто измывался над дитем. Бил и под душ холодный, в холод в майке выставлял. Мочу пить заставлял, потому что она писаться начала. Рассказывает, что палец ее положил на край стола и нож приставил, мол, отрежет сейчас. А она как-то дернулась и порезалась. Ой, там кошмар что творилось. Хорошо, что с ней психологи работают.
***
Содержание
Ребенок, свидетель насилия: тревога, пугливость, агрессия
В месяц Елена Клочко, детский психолог, волонтер ОО «Радислава», проводит порядка тридцати психологических консультаций. В Убежище с детками и их мамами работает чуть более полутора лет.
— Пришла в «Радиславу», когда в моей специализации появилась нужда. Часто женщины переезжают в наш дом с детками, которые нуждаются в психологической помощи так же, как и мамы. А, как известно, появляется нужда — появляется человек. Я тот самый человек — детский психолог.
— Какие проблемы есть у детей, которые были постоянными свидетелями того, как отец издевался над их мамой?
— Я говорила бы о психологических проблемах. Тревога у деток, пугливость. Актуализируются социальные страхи, страх темноты. Разного рода невротические проявления, грызут ногти или губы. Тики могут быть. Плаксивость, непослушание. Все эти проявления довольно типичны для ребят, которые жили в ситуации насилия в семье. У малышей — частое каломазание. Наши тело и разум взаимосвязаны, с этим не поспоришь. Был случай, когда на глазах у маленькой девочки отец постоянно бил мать и душил то ли цепью, то ли шнуром от компьютера, позже ребенок заболел лейкозом. Я не взяла бы на себя ответственность говорить о том, что эти события не взаимосвязаны.
— Агрессия у детей, которые по натуре совершенно не агрессивны. Я недавно наблюдала ситуацию. Мальчишечка, годика три. Присутствовал, к сожалению, при ситуациях, когда папа агрессировал на мать; в том числе периодически бросал в нее вилки и различные предметы. Мальчик был в эпицентре. И вот сегодня он в Убежище, в абсолютно безопасной обстановке, мама с ним разговаривает. Он улыбчив, он обаятелен, он разговаривает с мамой. Тут она что-то произносит, что ему не нравится, он начинает кричать, моделируя взрослые интонации, употребляет какие-то взрослые слова и, резко подскакивая к ней, с силой хватает ее за грудь и выворачивает.
— Почему такое произошло?
— Маленькие дети не понимают, что они делают и как далеко они заходят в своем действии. Мне очевидно, что такая картина это где-то у него сфотографирована была, отложилось то, как поступал с матерью его отец. Есть в психологии такое явление: идентификация с агрессором. Очень же страшно кого-то бояться, но если представить себя, что ты и есть это чудище, то страх отступает.
— Как вы работаете с такими детьми?
— В детском мире много игры. Поэтому важную функцию выполняет игра. Игра — понятный им язык. Ее я и использую. Я и режиссер, и сценарист, и фасилитатор процесса. Через игру диверсифицирую агрессивный детский потенциал. У защиты такая же агрессивная природа, как и у насилия. Одни агрессоры нападают, другие агрессоры защищают. То же самое можно смоделировать и в детском мире. У нас в комнате лежат огромный тигр и гигантская собака, а в игре они выступают агрессорами — маму надо защищать от них. И ребенок выхватывает воображаемый меч, борется с собакой и тигром, чтобы спасти маму. И потихоньку-потихоньку формируется у ребенка убеждение, что мама — это «свои», мама хорошая, маму можно только защищать, но никак не бить или кричать на нее. И так он из потенциального насильника превращается в действующего защитника. Опять же работа с ребенком не должна быть единственным опционом. В этом деле важно быть в альянсе с мамой, корректировать ее поведение: обучать внутреннему спокойствию, обучать ставить рамки в разговоре с ребенком. У детей, росших в агрессивной среде, есть четкое понимание того, что в мире есть место, где очень страшно, но при этом в их восприятии нет такого места, где есть стабильность. Когда мама тверда, спокойна, на нее можно опереться, но когда мама сама как волна, тогда становится очень страшно. Поэтому мама в сложных ситуациях должна четко, но спокойно прорисовывать рамки для ребенка, объяснять ему что плохо, а что хорошо. Она должна быть опорой ребенку, как бы сложно это ни было, потому что именно с родителей мы на невербальном уровне в раннем возрасте впитываем уверенность, чувство безопасности. Нельзя злиться, когда он злит, нельзя смеяться, как маленькая девочка, когда он смешит, — в любой ситуации следует занимать взрослую позицию, чтобы он видел в тебе опору.
Мама — начало страхов ребенка
— Есть ли взаимосвязь между постсостоянием мамы и состоянием ее ребенка?
— В моей работе мама и ребенок — сообщающиеся сосуды. Притом, чем младше ребенок, тем меньше расстояние между ним и мамочкой. В ситуациях жертв домашнего насилия очень видно, что в кризисе расстояние даже между взрослыми детками и их мамами резко сужается, они начинают сильнее чувствовать друг друга, крепче зависеть друг от друга. Часто наблюдаю, что если не удается купировать страх матери, то ребенку становится сложно помочь. Конечно, ребенок — продолжение мамы, но в контексте моей работы мама — начало страхов ребенка, оттого работа детского психолога — дуальная работа.
— Дети, с которыми вы работаете в убежище, понимали и осознавали, что творил с их матерями отец? Их беспокоят воспоминания?
— Многие понимают и осознают, особенно если ребенок взрослей. Шестилетки и детки постарше, как правило, понимают и осознают, если, конечно, у них не успел сработать механизм вытеснения. Дети ведь часто блокируют подобные воспоминания, которые все равно рано или поздно выходят. Ребята пытаются отделить реальность от травматического опыта, но когда начинаются игры, когда они начинают проживать предыдущий негативный опыт через игру или просмотр фильмов, где есть агрессия, тут-то и вспыхивают воспоминания. Сходу могу вспомнить пятилетнего мальчишечку, который находился в бивалентом состоянии: то понимал, то не понимал, как в том мультфильме: «А словам муравьишка то верил, то нет». Он рассказывал, что папа хороший, но потом начинались ассоциативные вспышки, особенно во время игр, и он вспоминал, что папа не такой уж и хороший. Более того, когда ребята начинали затевать какие-то агрессивные игры, он сперва пугался, а потом брал роль агрессора и бурно эту роль вел. Пятилетняя девочка тоже пыталась сознательно блокировать воспоминания, но во время сцены фильма она вдруг произнесла с восклицанием: «Вот так папа бросал на маму пальто! Вот так он бил ее, когда она была под пальто! Вот так он ее душил». Реакция на произошедшее у детей часто выходит через физическую активность. Когда они выигрываются, когда тело активно задействовано, они вспоминают.
— Только ли игры вы используете в работе с детьми?
— В процессе коррекции поведения детей важны рисунки, важно творчество. Всякое нехорошее всегда хочет спрятаться в подсознании. У детей типичные паттерны поведения (тревога, страх, грусть) часто выпрыгивают, дебютируют в рисунке. Допустим, говорит мне мальчик, что ничего он не боится, а когда даешь фломастер, бумагу и карандаши и просишь: «Нарисуй свой страх», он рисует его на весь лист А4, где на 2/3 листа изображена открытая пасть с клыками. Ага, значит, перед нами подросший мальчишечка, который уверен в том, что он со всем справился. В реальности же дела обстоят так, что в нем все осталось, затаилось. Со страхом можно и нужно работать, его можно трансформировать.
Спустя недели терапии с каждой новой просьбой нарисовать страх картинка постепенно меняется, и черный контур страха превращается в фиолетовый — печали. Со временем меняется и фон: вместо белого и грязно-зеленого, он становится желтым. Потом вдруг окажется, что тот же контур печали можно нарисовать зеленым ресурсным цветом, да и сам монстр этот не такой ему и враг, он же защитить тебя хочет, у него к тебе есть послание: «Ты не ходи в незнакомые места, а ночью по дороге в туалет я тебя оберегу, не бойся». И оказывается, что с монстром можно подружиться. И он уменьшается, а вместо оскала улыбка появляется. Казалось бы — просто рисунки, на самом же деле глубочайшая работа с чувствами, с сознанием и подсознанием. Пространство творчества хорошо для взрослых, но для детей наиболее эффективно направление лечения. Перерабатывать травматический опыт в игре, проживать в рисунке.
Агрессивный папа, агрессивная мама, агрессивный ребенок
— Перенимает ли в будущем ребенок агрессивную модель поведения отца? Как этого не допустить?
— У меня нет статистических данных, как там складывается взрослая жизнь моих деток, с которыми довелось работать, поэтому мне трудно теоретизировать на эту тему. Повторюсь, у детей агрессия выстреливает, когда идет идентификация с агрессором. Хорошо, если она выстрелила на игрушечную собаку, но бывает и так, что выстреливает на ребенка, находящегося рядом, на маму. И единственно верное решение — работа с психотерапевтом, который в состоянии скорректировать поведение. Попытаться в зародыше искоренить деструктивные паттерны, которые, действительно, в будущем могут привести к печальным последствиям. Ни в коем случае не подпитывать агрессию. К сожалению, много раз фиксировала, что женщины, прошедшие через насилие, бьют детей в момент своего психологического раздрая. Не выдерживают. Это неправильно, тем более если мама мотивирована, чтобы ребенок не вырос агрессивным. Иной раз ребенок выводит из себя, и мама шлепает его от всей души, при этом она думает: «Я не бью его, как муж меня бил, это процесс воспитания». Но муж же тебя тоже «воспитывал»! А для ребенка это не имеет значения — он воспринимает насилие как адекватный паттерн поведения. Агрессивный папа, агрессивная мама, агрессивный ребенок.
Очень хорошо, если мама вместо шлепков разговаривает, ведет диалог, договаривается, ищет компромисс, и даже если не договаривается на каком-то из этапов, она все равно не использует физическую силу. Когда ребенок видит, что мама может существовать в мире, не прибегая к насилию, у него появляется выбор. Я от души советую нашим мамам в убежище, если есть такая возможность, — привлекать ресурсного мужчину: брата, дедушку, друга семьи — любого мужчину образца достойного поведения, с которого ребенок может считать картину позитивного мужского начала мира. А оно есть.
— «Лучше такой отец, чем никакой» — частый тезис, которым оперируют женщины, когда находят причины остаться с агрессором. Ваш контраргумент?
— Мы всегда проговариваем с мамой, чего она хочет для ребенка. Заметьте, она использует слово «отец», а не слово «муж», значит, интересы ребенка для нее приоритетны. Ей важны типичные отцовские паттерны: защита, безопасность материальная и безопасность эмоциональная. То есть мы раскручиваем этот желаемый образ, препарируем его, а потом я показываю ей зеркало, в котором отражено то, что она имеет на самом деле: имеет ли ее ребенок защиту с ним, имеет ли она безопасность для своего ребенка с ним? Как ребенку было в той и той ситуации? А в той? У него эмоциональный взрыв в это время случался, а это имеет мало общего с желаемой безопасностью твоего ребенка. Как ему лучше? А лучше ему здесь и сейчас, вдали от супруга. И когда она это пропускает через себя и находит честный ответ на свой главный вопрос, она произносит: «Такой отец тем более не нужен моему ребенку».
Реальные истории
1. Фрагмент из расшифровки разговора с Анной Л., пострадавшей от насилия в семье.
— Ему не понравилось, как сын повесил брюки. Потом начал обвинять десятилетнего мальчика в несамостоятельности, что тот слабо проявляет инициативу в школе. В итоге он его сперва побил, схватил за шею и поднял руками на высоту своего роста. Ребенок обделался в этот момент. Я не писала заявление, ничего. Мы просто собрались, пока его не было, и бежали из города. Сейчас подала на развод, будем с сыном как-то начинать все с чистого листа.
2. Фрагмент из расшифровки разговора с Анной Т.
— Родители часто ругались. Отец часто кричал и мог руку на маму поднять. Мне кажется, что все мое детство. Но я не могу утверждать: каждую неделю или каждый день? Такое чувство было… когда ты совсем маленький, крохотный, а взрослые, они большие… Отец у меня большой, рослый. И когда они начинали ссориться, то мама кричала: «Помоги мне, помоги мне». Я бежала на защиту и пыталась как-то помочь. Отец не бил меня в эти моменты, он успокаивался. Для мамы я была чем-то вроде щита. Это чувство странное, когда тебя зовут на помощь, и ты, маленький человек, понимаешь, что вряд ли сможешь что-либо сделать физически, но при этом все равно подрываешься и бежишь.
— Ты защищала маму? Или пыталась остановить отца?
— Я защищала маму. Я могла стоять в дверях, и мне было очень и очень страшно. Я плакала со словами: «Успокойтесь, успокойтесь». Конечно, когда такие случаи стали повторяться чаще и чаще, я уже никуда не бежала. У меня было место под столом, куда я забиралась и забивалась там же в угол. Плакала и ждала, когда все закончится. Долгое время было чувство, что все эти проблемы у мамы из-за того, что я родилась: я появилась — и поэтому мама не может развиваться, не может выйти никуда, я будто груз, из-за которого мама не может защититься от отца. Следом появились суицидальные мысли, и я стала просчитывать варианты.
— Какие варианты?
— Их было много. Самый очевидный, к примеру, спрыгнуть из своего окна.
— Что тебя останавливало?
— Все просто: после того как я все выплакивала, у меня не хватало сил на что-то кроме того, как вылезти из-под стола, доползти до дивана и заснуть.
3. Фрагмент из расшифровки разговора со Светланой Ж., пострадавшей от насилия в семье.
— Детей бил, меня бил. Маленькому однажды руку сломал. Всегда его по носу бил, а у того ведь нос слабый, всегда в кровь. Однажды избил его и в чан огромный с ледяной водой, чтобы кровь остановить. <…> Никогда не выпускал детей поиграть с другими ребятами. Все бегают, играют, а наши Катя и Ваня — дома, калитка всегда закрыта.
4. Фрагмент из расшифровки разговора с Аней М. (четырнадцать лет) и Юлией П. (сожительница отца Ани), пострадавших от насилия в семье.
— Аня, он тебя часто бил?
Аня М.:
— Часто, если я не так что-нибудь сделаю. Постоянно ударит рукой: то по уху, то по голове. Говорил, звони маме, упрашивай, чтобы вернулась. Я ей звоню, а у нее, к примеру, не получается на выходные приехать. Я кладу трубку и говорю об этом ему. Он начинает меня бить — мало поплакала, мало попросила, раз мама не приедет.
Юлия П.:
— Раньше, когда я убегала одна, он ее за это бил. «Почему не проследила, куда мама ушла», — его аргументация. Однажды он ее обстриг, когда я совершила «побег». За семь месяцев вот (берет короткую прядь волос девочки и распрямляет ее в длину) только, сколько отросло. Как-то среди ночи выкинул ее из дома искать меня. Получалось, что за мои грешки она расплачивалась. <…> А терпим мы это давно. Аня до меня еще. Молчала, маленькая была. Но сейчас это такой характер принимает, садист и зверь. Второй раз ребенку нос ломает.
5. Фрагмент из расшифровки разговора с Еленой В., потерпевшей от насилия в семье.
— А оно всегда было. Всю мою жизнь. С раннего детства. То, что раньше мне казалось нормальным, оказалось насилием. Отец бегал с топором за моей мамой. Бил ее. Насилие плавно перешло в мой брак.
6. Фрагмент из расшифровки разговора с Антониной Д., потерпевшей от насилия в семье.
— У меня всегда было внутреннее ощущение, что нельзя дочь оставлять наедине с ним. И однажды я услышала, как он ей рассказывает какие-то сказки. Объясню. Находиться поблизости с ним было невыносимо, но позволить дочери быть рядом с ним и вне поле моего зрения я не могла, поэтому брала свой iPad, включала лекции, втыкала наушники — ничего не слышала, сидела в кресле. А тут как-то… Слышу, что он описывает такую картинку: там белочка, он с дочкой бежит, лес, деревья, понюхай цветочек, почувствуй ветерок, солнышко. А дочка спрашивает: а мама где? А он отвечает: «А мамы нет, мама за шторкой спряталась». И в следующий раз еще одна сказка, где меня также не было. «Где мама?» — снова спрашивает дочь. «Мама у плиты», — отвечает он.
А я вообще ничего не понимаю. Хорошо, что подруга психоаналитик! Какое счастье. И она мне сразу же объяснила, что он таким образом ее зомбирует. Он задумал жить с ней, без меня. Это я и раньше предполагала, но теперь столкнулась с его действием.
А еще он то и дело покупал ей красочные книги, где у главных героев и героинь нет мамы. К примеру, «Русалочка». Вот мама там умерла, мамы там нет. Подруга, когда взяла эту книжку, сказала примерно следующее: «Ты не думай, что он тебя пугает. Он реально предпринимает действия. У него конкретная цель, он делает шаги. Будь осторожна». Ну, а дальше началось фееричное.
7. Фрагмент из расшифровки разговора с Дарьей С., потерпевшей от насилия в семье.
— Теперь знаю — никому и ничего я не должна. Должна только своему ребенку, а если не буду сама за собой смотреть и не буду себя хорошо чувствовать, значит, ребенку будет плохо. Сейчас боюсь, что я такого же, как и муж мой, изверга выращу. Боюсь, что лет через двадцать моя невестка придет и скажет: «Твой муж тебя всю жизнь колотил, теперь меня твой сын колотит». Хочу гордиться Владом. <…> Надеюсь, что зря переживаю, вот и психолог детский говорит: «Да чего ты переживаешь. Отличный у тебя ребенок. Такого клонировать и всем раздать».
8. Фрагмент из расшифровки разговора с Дарьей С., потерпевшей от насилия в семье.
— Он реагировал на отцовскую агрессию в отношении вас?
— В нем до сих пор осталась «реакция». Если меня даже в шутку повалить, все — у него начинается истерика — кричит. Боится закрытой двери, если мамы в комнате нет…
9. Фрагмент из расшифровки разговора с Кариной Л., потерпевшей от насилия в семье.
— Я же еще давала показания о воспитании детей. Сейчас с ними работает психолог детский, и она мне очень многое рассказывает о том, какие страхи пережили дети за все то время, когда оставались с ним наедине. Все мои беременности были сложными, я очень долгое время отсутствовала дома, лежа на сохранении. Участковый и про это у него спрашивал: «А что это такие за моменты с детьми?». — «А это воспитательный процесс. Да, я строгий отец». <…> Когда я в очередной раз лежала на сохранении, моя старшая дочь стала писаться по ночам. Пóходя задам вопрос: что же там такое происходило, что пятилетняя девочка стала писаться? Она рассказывает, что он ей надавливал пальцами на закрытые глаза и предупреждал: «Еще раз ты это сделаешь, тебя тут не будет». Когда она продолжила писаться, он заставлял ее пить свою мочу, стакан. Она как-то не могла выучить стихотворение, он пришел, замотал ей руку полотенцем, оставил один палец непокрытым и приставил к нему нож со словами: «Теперь рассказывай и попробуй только ошибиться. Еще раз ты ошибешься, я тебе палец отрежу». <…> У старшей проблемы с едой. Не ест ничего. В том числе была такая ситуация. Он ее заставил что-то съесть, она не могла, тогда он взял пятилитровый баллон с водой и проговорил: «Ах, ты жрать не хочешь, тогда ты выпьешь это все». Она психологу рассказывает: «Я пила эту воду, и мне было так плохо, что я думала, что всю жизнь воды больше пить не буду».
«Я поняла, что нужно уходить из дома, когда у меня появились мысли о суициде, а потом случилась первая в жизни паническая атака», – рассказывает 15-летняя Женя Родионова из подмосковной Балашихи. В сентябре она опубликовала в Инстаграме пост, в котором рассказала, как ее в очередной раз избила мать и что теперь она живет в реабилитационном центре «Горизонт». А потом обратилась в суд, чтобы лишить мать родительских прав.
Фотография Жени Родионовой из «ВКонтакте»
«В реабилитационном центре хотя бы не бьют»
Ей не понравилось полотенце, которое я принесла. И она меня избила
По словам девочки, ее мать, 50-летняя Елена Родионова, избивала ее годами. Причиной могло стать случайно пролитое молоко, неверная интонация в голосе или неправильно выбранное полотенце. «Мне очень нужна помощь, потому что мне нельзя возвращаться домой», – утверждает Женя Родионова.
Из дома она убежала с одним портфелем. «Я просто понимала, что жизнь в центре будет в любом случае лучше, чем жизнь дома. Здесь хотя бы никто тебя не бьет», – говорит школьница.
Я просто стояла посреди зала и плакала
Решение бежать из дома Женя приняла поспешно, но еще ни разу не пожалела. «Я очень хорошо помню ту ночь. Мать то ли простудилась, то ли у нее подскочило давление. Она хотела вызвать скорую, попросила меня собрать все необходимое. Это происходило всегда по одному сценарию: я должна была принести стулья, полотенца, достать ручку, документы и открыть дверь для бригады. Скорую она в итоге так и не вызвала. Ей не понравилось полотенце, которое я принесла: якобы оно было слишком маленьким. Она встала и избила меня посреди ночи. Тогда я впервые всерьез подумала, не прыгнуть ли мне с балкона. Он у нас как раз не застеклен», – вспоминает девочка.
Через несколько недель случилась первая паническая атака. Женя была на концерте. Начала пробираться в зал, и тут почувствовала, что не может сдержать слезы. «Я просто стояла посреди зала и вспоминала, как мать меня била и как спокойно я жила до этого с бабушкой, и плакала», – говорит она.
С трех до десяти лет Женя жила у бабушки с дедушкой в городе Сердобске Пензенской области. Когда ей было семь, дедушка умер. Мать в то время работала в Москве и приезжала только иногда на выходные. Каждый визит сопровождался побоями. При этом ни бабушка, ни дедушка ничего не могли сделать, потому что сами боялись Елены.
«Мы жили в деревне. Там никто и не увидит, если мать что-то натворит», – говорит Женя. По ее словам, однажды мать спустила с лестницы ее дедушку. После этого у него случился инсульт и он впал в кому.
«Как-то раз, когда мне было пять лет, она заставила меня одну ехать в другой город с незнакомым мужчиной, даже не объяснив зачем. Потом однажды она приехала к нам в гости, привязала меня к дереву и начала душить сзади», – рассказывает Женя.
«Роман по переписке» и «черная магия»
В 2015 году мать предложила Жене переехать в Тульскую область, где она работала железнодорожным кассиром. Тогда у матери появился друг Валерий Трубин. Во время знакомства он произвел на девочку хорошее впечатление, и она поверила, что благодаря ему мать тоже могла измениться. Раньше мать приезжала с разными мужчинами, каждого из них Женя должна была называть «папой».
Мать могла отшлепать Женю, но это нормально
«Отца своего я никогда не видела, так что перспектива наконец-то обрести мужчину в семье мне понравилась. Думала, все хорошо у нас сложится», – вспоминает она. Однако как только Женя переехала к матери, избиения продолжились.
Валерий прожил с Женей и ее матерью около двух лет, три раза он уходил, но потом снова возвращался. Девочка говорит, что из жалости к ней, потому что при нем мать девочку не била. Эту версию подтверждает и сам Трубин. По его словам, однажды он увидел, как мать сильно ударила Женю кулаком по лбу. «Тогда мне пришлось ее жестко осадить. Больше ребенка она при мне не избивала. Были какие-то мелкие эпизоды. Например, она могла отшлепать Женю, но это нормально. Так всех воспитывают», – говорит Валерий.
Она тайком устанавливала на мой телефон программы для слежки
С Еленой Родионовой он познакомился в 2014 году, когда та работала в Москве. «Это был роман по переписке», – добавляет он. Елена поразила его своей общительностью, «умением себя подать» и чувством юмора. Первые несколько месяцев никаких конфликтов не было.
«Потом она начала постепенно проявлять себя: появились ссоры на ровном месте, постоянная ревность. Она проверяла мой телефон, контролировала активность в соцсетях, тайком устанавливала даже какие-то программы для слежки», – вспоминает Трубин.
Когда я ушел, она пошла делать заговор на мою смерть
Почему он не ушел от нее сразу, Трубин не знает. «Сейчас сам часто задаю себе этот ответ. Все происходило вопреки логике и здравому смыслу. При этом думаю, не обошлось тут и без темных сил», – добавляет он. По его словам, от Жени он узнал, что после того, как он окончательно ушел из семьи, в 2016 году мать обратилась к «колдунам», которые занимались черной магией. «Делала заговор на смерть. Колдунья дала ей какие-то семена за пять тысяч, и та рассыпала по карманам моих вещей, которые у нее остались», – говорит Трубин.
После того как Трубин окончательно ушел, жизнь школьницы стала еще хуже. Однажды мать решила наказать Женю за то, что та «недостаточно высоко» повесила сушиться ее колготки. По словам девочки, Елена схватила компьютерный шнур и принялась ее им бить.
Первые сообщения о побоях
Впервые о побоях в семье Женя рассказала тогда же, в 2016 году. Во время медосмотра в школе медсестра заметила на теле девочки следы от побоев и спросила, откуда они. Та во всем призналась, после чего в отношении матери было возбуждено уголовное дело по ч. 1 ст. 116 УК РФ («Побои или иные насильственные действия, причинившие физическую боль»). Расследование длилось около полугода, в течение которых мать постоянно просила дочь менять показания. Однако в итоге суд признал ее виновной в побоях без вреда здоровью и назначили штраф в размере семи тысяч рублей.
На суде, который прошел в декабре 2016 года, мать своей вины не признала. Она заявила, что никогда не била дочь и, более того, сама подвергалась побоям со стороны своего сожителя Трубина. Единственное, что женщина признавала: иногда она «повышала голос, когда Женя не слушалась».
«Показания матери сильно расходятся: органам опеки она говорит, что избиения случались. В суде заявляла, что ничего подобного не было. Я надеюсь только на судебно-психиатрическую экспертизу и на вменяемость суда, потому что пока мне страшно, что суд может встать на сторону матери», – говорит Женя.
Сама Елена Родионова отвечать на вопросы Радио Свобода отказалась.
Я даже сходить к врачу без разрешения матери не могу
В Подмосковье мать Жени, по словам девочки, боятся уже все, с кем Женя как-то соприкасается, потому что она пишет жалобы на каждого. Несколько сотрудников реабилитационного центра уже находятся под угрозой увольнения, потому что они якобы недостаточно хорошо следят за детьми. Мать проверяет, выводят ли они детей на прогулку, постоянно изучает электронный дневник дочери.
«Стоило мне однажды получить «двойку» за то, что я забыла сдать тетрадь по истории, как мать тут же написала заявление на соцпедагога, который занимается дополнительным образованием и помогает делать домашнее задание, и его чуть не уволили», – вспоминает Женя. Без разрешения матери она не может ходить куда-либо, кроме школы, принимать посетителей в центре или получать подарки: «Я даже стрижку сделать и сходить к врачу без разрешения матери не могу».
Замечая какие-либо нарушения, мать пишет новые и новые жалобы. Сейчас в реабилитационном центре, где живет Женя, ввели ограничения на использование мобильных телефонов. Женя считает, что это может быть связано с жалобами матери и в целом ее историей. Теперь пользоваться телефонами детям разрешают только в течение четырех часов в сутки – с 16:00 до 20:00. Это как раз то время, когда школьники обычно делают домашние задания.
Женя говорит, что именно благодаря мобильному телефону она смогла связаться с правозащитниками и придать своей истории огласку. «Для меня телефон – больше чем просто средство связи с внешним миром. Это возможность получать такую важную для меня поддержку от друзей и знакомых тогда, когда я в ней нуждаюсь. Сегодня был первый день, когда я осталась без телефона. В итоге, когда мне было плохо и грустно, я не могла пообщаться ни с кем из тех, кто меня поддерживает, и два часа в школе просто рыдала на уроках. Я просто не могла ничего делать, мне было так плохо», – пишет в фейсбуке Женя.
Следующее заседание, на котором будет решаться вопрос о лишении матери родительских прав, назначено на 16 января. Пока Женя плохо представляет свою жизнь после этого заседания. Ей все еще очень страшно.
«Мать пришла на первое заседание. Со мной она не пыталась заговорить, но напрягало даже ее присутствие в зале», – говорит девочка.
«Куда смотрели органы опеки?»
Органы опеки предлагали ей либо переехать к бабушке, либо к отцу. Бабушке уже 80 лет, и она сама плохо справляется с уходом за собой, поэтому не сможет помочь девочке. «Она еще и очень боится матери, поэтому я бы не хотела переезжать к ней. У бабушки очень странная позиция: она вроде бы на моей стороне и всегда меня поддерживает, при этом ей не хочется вступать в конфликт с дочерью. В целом она придерживается идеи «не нужно выносить сор из избы» и недовольна тем, что я привлекла к этой истории журналистов», – делится Женя.
Я всегда пыталась ее поддержать, выражала сочувствие
Отца девочка ни разу не видела. В 2017 году мать через суд записала отцовство на мужчину по имени Сергей Тюрин. Единственное, что о нем знает девочка, – это то, что он с того момента начал выплачивать алименты. Органы опеки предполагают, что если мать лишат родительских прав, девочка может либо поехать к нему, либо добиться его разрешения и жить в семье школьной подруги – Шведовых. В разговоре с Радио Свобода подруга Маша это подтвердила: родители готовы взять Женю в семью, если появится такая возможность.
Девочки дружат уже третий год. По словам Маши, как только у них возникли доверительные отношения, Женя начала рассказывать ей о побоях в семье и делиться своими переживаниями по этому поводу. «Я всегда пыталась ее поддержать, выражала сочувствие и старалась помочь найти какой-то выход из этой ситуации», – рассказывает Маша.
Если ребенок живет в семье, где существует угроза его жизни и здоровью, его немедленно из семьи изымают
Адвокат Виктория Дергунова, специализирующаяся на вопросах семейного права, говорит, что ситуация, когда ребенок сам пытается через суд лишить родителя родительских прав, «абсолютно непопулярная». «Обычно, если ребенок живет в семье, где существует угроза его жизни и здоровью, его немедленно из семьи изымают. После этого органам опеки предоставляется семь дней на то, чтобы выйти с иском либо об ограничении, либо о лишении родительских прав. Если же они этого не делают, они должны вернуть ребенка в семью», – рассказывает Дергунова.
По ее словам, дети обычно ничего сами не делают. «Они находятся заведомо в беспомощном и бесправном состоянии, а до 14 лет в принципе не могут быть процессуальными истцами или ответчиками. В истории с Женей Родионовой вопрос нужно задавать всем органам, которые осуществляли надзор за семьей: почему они своевременно не вмешались в ситуацию и не начали ее профилактировать», – добавляет адвокат.
По данным МВД, в 2018 году в России было совершено более 96 тысяч преступлений против несовершеннолетних. Из них более 60 процентов инцидентов произошло в семьях. При этом ежегодно выносится около трех тысяч решений о лишении родителей родительских прав.